Анатолий Радов - Достоевский FM (Сборник рассказов) [СИ]
— Разобрать срочно, а то в село вода пойдёт?
— Уфу, — снова кивнул бобр.
— А сами? — спросил Кузьмич.
— Фами долфо, а ф тобой, тяфа за дфа, — бобр жалобно посмотрел на Кузьмича.
— Ладно, — Кузьмич вышел и захлопнул за собою калитку. — Пойдём, раз уж надо.
С запрудой пришлось провозиться больше трёх часов, и всё это время Кузьмич думал то о наваристом густом борще, то о своём предощущении.
— Ну понагородили, — беззлобно ругался он, вытаскивая ветки из воды. — Вы ж думайте когда делаете-то.
— Куфьмить, — оправдывался старший эволюционировавший бобр. — Мы ф не фнали. Мы тефе на фиму дроф навалим, хофефь?
— У нас в селе газ уже второй год, едрить его в сосцы, — бурчал Кузьмич. — Ну и понагородили.
Домой Кузьмич приплёлся уставший до изнемозжения. Насытившись двойной порцией борща с чесночком и серым хлебцом, он грузно упал в родное старенькое кресло.
— Эх, день проходит, а ни какого чуда, — думал он разморённо. — Может показалось? Может подвело чутьё?
Кузьмич прислушался. Нутро упрямо твердило, что произойдёт что-то необыкновенное, обязательно произойдёт.
— Нюська, а, Нюська, — крикнул он обернувшись к кухне. — Ни чуешь ничего?
— Да ну тебя, отстань, — ответила криком жена. — Совсем старый чёрт из ума уже выжил.
— Ну и чёрт с тобой, — пробурчал под нос Кузьмич и закрыл глаза. — Посплю, може и пройдёт. Може это от недосыпу?
Но вздремнуть ему снова не дали. Проваливаясь в сон, Кузьмич услышал звонок мобильного. Он шустро выпрыгнул из дремоты, как блоха из под ногтя, и схватил телефон.
— Да, — громко крикнул он, едва поднеся трубку к уху.
— Кузьмич? — спросили из трубки.
— Ну а ты ж куды звонишь-то, а?
— Кузьмич, совсем я умаялся, сил моих нема уже.
— Чего такое, Лексеич? — Кузьмич достал из под задницы бартулу, и не зная, что с нею делать, бросил на пол.
— Да опять городские эти со своими пикниками, весь лес засрали. Сил моих нема уже.
— Ладно Лексеич, не кипишуй, подойду сейчас, помогу.
На уборку леса Кузьмич потратил весь оставшийся день. Когда стало смеркаться, Кузьмич почувствовал, как неприятно заныла спина. Да и как тут не заныть, когда почти всю уборку Кузьмич провёл в одиночестве. Леший постоянно куда-нибудь сбегал, ссылаясь на свои неотложные лешачьи дела. То выпавшего птенца в гнездо положить, то у волка кость в горле застряла, и надо срочно бежать вытаскивать. Кузьмич понимал, что Лексеич сочиняет, но виду не подавал, уважал старшего. Лексеичу этим летом семьсот двадцать годков стукнуло, да и кто его знает, может и вправду где-то там в чащобе волк костью подавился.
Собрав пустые бутылки и всякие пластиковые причиндалы в большие холщовые мешки, Кузьмич присел на трухлывый пень и закурил. Из чащобы повился леший, держа в руках корзинку с белыми грибами.
— Эт я тебе Кузьмич, с картошечкой пожаришь. Эх и хороший ты мужик, Кузьмич, всегда поможешь не откажешься.
— Да не тяжело, — устало ответил Кузьмич, поднимаясь с пенька.
— Ну я этим городским, — Леший поднял кулак и погрозил им перед собою. — В следующий раз медведем их пугану.
— Да, Лексеич, — Кузьмич взял протянутую корзинку. — Чуть не забыл, ты скажи Горынычу-то чтобы он над огородами низко не летал. Коровы пугаются, надои падают, да и наши сельские недовольны. Пусть хотя б метров двадцать-двадцать пять, а то он давече прямо на бреющем.
— Скажу, скажу, — леший закивал головою. — Этот дельтоплан трёхголовый в последнее время, как в детство впал. Да и то сказать, старику уже за тысчонку лет-то. Поговаривают он ещё у Батыя телохранителем подрабатывал. О так вот, — леший причмокнул губами.
Домой Кузьмич добрался когда уже совсем стемнело. Поставив корзинку на кухне, он снова поплёлся к своему любимому креслу. Жена раскатывала тесто, искоса поглядывая на него.
— Ну что, старый, — ехидно забурчала она, когда Кузьмич жадно пил из железного ковшика. — Произошло твоё чудо?
Кузьмич повесил ковшик на гвоздь и нахмурился. Внутри всё ещё шевелилась уверенность, что произойдёт что-то необыкновенное, что вообще сегодняшний день необыкновенный, но доказывать жене что-либо, желания не было. Он только тихо и неразборчиво буркнул и ушёл в зал.
Включив телевизор, Кузьмич завалился в кресло и шумно вздохнул.
— Да, день закончился, а ничего необыкновенного. Никакого чуда. Может подвело меня нутро?
Кузьмич уже было хотел с этим смириться, но тут до его стариковского слуха дошло о чём говорили в телевизоре. Кузьмич удивлённо поднял глаза и уставился в экран.
— Нам стало стыдно перед нашими пенсионерами, — говорил с экрана президент, не глядя в камеру, словно ему и вправду было стыдно, — И мы приняли решение больше не надсмехаться над ними, и проиндексировать пенсию не на какие-то жалкие семь, десять, или скажем пятнадцать процентов, как мы до этого поступали, а увеличить её на вполне обоснованные и необходимые пятьсот процентов. Также мы приняли решение заморозить тарифы на основные…
Рот у Кузьмича непроизвольно открылся, а глаза медленно полезли из своих законных орбит. Он почувствовал, как убыстряется сердце.
— Вот же, вот, — прошептал он, и резко вскочив, бросился на кухню.
Жена от неожиданности ойкнула и сделала два шага назад.
— Ты чего это, ирод? — испугано спросила она, держа на всякий случай перед собою скалку.
А испугаться было чего. Глаза Кузьмича увеличились едва ли не вдвое, руки возбуждённо дрожали, правый уголок рта нервно дёргался.
— Говорил тебе, что сегодня необыкновенный день?! — закричал Кузьмич, победоносно глядя на жену. — Говорил?! А ты всё — с ума сошёл старый, с ума сошёл старый. Тьфу. Моё нутро никогда меня не подводит!
— Ты чего это, чего? — жена сделала ещё шаг назад.
— Чего, чего, — передразнил Кузьмич. — Вот с утра чувствовал и на тебе, случилось.
— Да чего случилось-то? — крикнула жена, не выдержав напряжения.
— Чудо случилось, Нюська! — закричал Кузьмич — Самое настоящее чудо!
